Сейчас в почете - сплошная попса. А Александр Филиппенко продолжает читать со сцены классику – стихи, прозу.
Александр Георгиевич, и как, слово это, как когда-то написал поэт, отзывается?
Отзывается! Это действительно хороший вопрос, потому что в этой программе, которую готовлю к 95-летию Александра Солженицына и буду читать в Зале им. Чайковского его "Крохотки", должна происходить активная работа Души и Ума. И я видел это - на гастролях в Сибири, в Рязани, - когда во время действа в зрительном зале вдруг паузы возникают… А в Москве в маленьком театре "Практика" я читаю "Один день Ивана Денисовича" - на пустой сцене, где только карта, словно мухами, усижена точками лагерей ГУЛАГа, и пять лагерных фонарей. Зрители встают в конце! Поэтому - да, отзывается.
Я же ведь уже почти 50 лет этим занимаюсь - литературно-музыкальными композициями. У нас программа была с Алексеем Уткиным, знаменитым гобоистом, - "Триумф художественного вкуса" называлась. А потом захотелось что-то новое сделать. И Наталья Дмитриевна Солженицына подсказала мне мысль о "Крохотках".
- "Триумф художественного вкуса"... Вы, Александр Георгиевич, идете явно вразрез с современными тенденциями, где сегодня сплошь триумф безвкусицы. Вас триумф этой безвкусицы расстраивает? Оставляет равнодушным?
- Огорчает, конечно. Ведь так нас учили - что театр должен заниматься нравственными проблемами. У Зощенко сказано. "А мы... своим смехом хотим зажечь хотя бы небольшой фонарь, при свете которого некоторым людям стало бы заметно, что для них хорошо, что плохо, а что посредственно. И если это так и будет, то в общем спектакле жизни мы посчитаем свою скромную роль лаборанта и осветителя исполненной". Такими словами заканчивается мой спектакль. Что к этому еще можно добавить?
- А вот эти "Крохотки" солженицынские - вы их про что читаете? Ведь очень часто автор вкладывает в произведение один смысл, а читатель считывает совершенно другое.
- Что вы, там все написано! В каждой "Крохотке" есть финальное предложение - неожиданный вывод, который делает Александр Исаевич. И который заставляет и читателя, и зрителя задуматься. Вот он начинает говорить про молнию, которая расколола дерево, а заканчивает словами: "Так и нас, иного: когда уже постигает удар кары-совести, то - черезо все нутро напрострел, и черезо всю жизнь вдоль. И кто еще остоится после того, а кто и нет". А дальше пусть каждый думает! "Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться! И день и ночь, и день и ночь!"
- А зачем душе трудиться? У нас вся идеология сегодня направлена на то, чтобы душа не только не трудилась, а вообще отмерла бы.
- Каждый по-своему отвечает за свое слово. Кто-то позволяет себе пошло и бездарно врать, я же стараюсь по мере сил трепетно относиться к словам. Ведь "с художника спросится", говорил Евгений Вахтангов. Все мы ответим за то, что делаем.
- Была в одной из ваших программ строчка: "Человечество хохочет, расставаясь со старьем".
- Вы поймите, я переводчик с авторского на зрительский! Я транслирую в зал то, что поэт Андрей Вознесенский предлагал в хрущевскую оттепель: "расстаться со старьем". Нас так в 60-е приучили: автор - главный! Вчитывайтесь. А потом уже добавляйте свое. И уже зритель пусть сам решает, что из этих воспоминаний сдать в архив, улыбнувшись, а о чем задуматься.
- Вот мы и задумались - о том, как, хохоча, расставались с Советским Союзом. А теперь, просмеявшись, прослезились.
- Те, кто рассуждает об этом, ходили в детский сад при советской власти. Они не помнят реальной жизни при этом строе. Поэтому и прослезились. Меня мутит от этой "ностальгии" по коммуналкам и парадам.
Но что я могу как-то исправить - спектаклями своими, - я делаю. Я пытаюсь людей повернуть лицом к великой русской литературе. И часто зрители меня после концерта спрашивают: "Неужели это все Гоголь написал? Не может быть!" И дальше звучит: "Неужели с того времени так ничего и не изменилось?"
- А самому-то страшно не становится, когда читаете вещи, написанные век назад, а они звучат актуально?
- Помогают строчки из Левитанского: да, "было-бывало, обошлось, миновало"… И если бы кто-нибудь в 1981 году, когда я много выступал с монологом по мотивам пьесы "Взрослая дочь молодого человека", сказал мне, что будет происходить летом 1991-го, когда мы ночью переулками пробирались к Белому дому, я бы решил, что разговариваю с сумасшедшим.
И все же... В конце каждого спектакля, особенно когда читаю Солженицына, я чувствую, как происходит взаимный обмен. Чтобы разбирать, что именно пытался сказать писатель, - на это надо очень сильно душой затратиться.
По-моему, у Михаила Чехова была такая фраза: "Если некое облако повиснет между зрительным залом и сценой, это и есть спектакль". Я благодарен Александру Исаевичу, что мне удается получить огромное удовольствие от чтения и передать это удовольствие зрителю, который пребывает в раздумье и получает от этих раздумий своеобразное удовольствие. Что они в состоянии еще что-то чувствовать и соображать.
- Почему зритель слышит вас?..
- Опять "почему?"!.. Не знаю! Это у него, у зрителя, надо спросить!
- Но спрошу у вас: почему зритель слышит Солженицына на ваших концертах, но сам он при жизни услышан не был?
- Прежде всего не надо забывать о том, что это были разные страны - та, в которой он написал "Один день Ивана Денисовича". Когда его высылали - это была вторая страна. Пока он жил в Америке, здесь сформировалась третья. Вернулся он в четвертую. А мы сейчас живем в пятой.
- И эта пятая оглохла?
- Анализом таким должны заниматься не мы с вами, а литературоведы и театроведы. "Круглый стол" организовать. Дискуссию. Теперь спросите: "Почему ее нет?" Отвечу: "Это не ко мне, это к организаторам подобных действ". Дальше спросите: "Смотрите ли вы подобные дискуссии?" Отвечаю: "Нет! Не смотрю".
- "Почему?" - спрошу я. Ведь в споре же рождается истина.
- Меня, студента физтеха по специальности "инженер-физик", научили, как в течение 10 секунд понять, с кем ты имеешь дело. Это система координат и ценностей, в которой ты живешь, или это разговоры совсем с другой планеты? Так вот, у меня нет точек соприкосновения с теми людьми, что ведут сегодня дискуссии по телевизору. Это же намного легче - вот так расплеваться легкими броскими словами, за которыми ничего не стоит. Они мне неинтересны. Мне интересны "Крохотки". Или Горький.
- 60-е годы дали мощнейший выброс искусства в абсолютно несвободной стране...
- Про это пишут тома, дорогая! Тома! Про траву, асфальт, который ей нужно было пробивать, и т. д.
- И где все это сегодня, в эпоху свободы?
- На Болотной!
- Не уверена! Что-то всплеска гениальных произведений после Болотной не случилось.
- Процесс идет! Но мне гораздо интереснее и важнее спектакли готовить. Так повернуть, чтоб зрители будто в первый раз слышат - и Гоголя, и Гамлета с его "Быть или не быть?.. Достойно ли смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье". Вот они это все и слушают, зрители. И думают, надеюсь. Из текста иногда такой глубиной дохнет - как из шахты. "На дне" Горького. Я читаю сейчас три монолога Сатина - собрал их вместе. "Уважать надо человека. Не обижать его жалостью... Уважать надо. Особливо же деток надо уважать... ребятишек! Деткам-то жить не мешайте... Деток уважьте!" Вот Александр Исаевич Солженицын уважал Человека. Поэтому я и буду читать его гениальные тексты в Большом зале Консерватории.
Досье
Александр Филиппенко родился в 1944 году в Москве. В 1967 году окончил Московский физико-технический институт, в 1974 оду - Театральное училище им. Щукина. Служил в Театре на Таганке, Театре им. Вахтангова. Женат.
По материалам "АиФ"
Александр Георгиевич, и как, слово это, как когда-то написал поэт, отзывается?
Отзывается! Это действительно хороший вопрос, потому что в этой программе, которую готовлю к 95-летию Александра Солженицына и буду читать в Зале им. Чайковского его "Крохотки", должна происходить активная работа Души и Ума. И я видел это - на гастролях в Сибири, в Рязани, - когда во время действа в зрительном зале вдруг паузы возникают… А в Москве в маленьком театре "Практика" я читаю "Один день Ивана Денисовича" - на пустой сцене, где только карта, словно мухами, усижена точками лагерей ГУЛАГа, и пять лагерных фонарей. Зрители встают в конце! Поэтому - да, отзывается.
Я же ведь уже почти 50 лет этим занимаюсь - литературно-музыкальными композициями. У нас программа была с Алексеем Уткиным, знаменитым гобоистом, - "Триумф художественного вкуса" называлась. А потом захотелось что-то новое сделать. И Наталья Дмитриевна Солженицына подсказала мне мысль о "Крохотках".
- "Триумф художественного вкуса"... Вы, Александр Георгиевич, идете явно вразрез с современными тенденциями, где сегодня сплошь триумф безвкусицы. Вас триумф этой безвкусицы расстраивает? Оставляет равнодушным?
- Огорчает, конечно. Ведь так нас учили - что театр должен заниматься нравственными проблемами. У Зощенко сказано. "А мы... своим смехом хотим зажечь хотя бы небольшой фонарь, при свете которого некоторым людям стало бы заметно, что для них хорошо, что плохо, а что посредственно. И если это так и будет, то в общем спектакле жизни мы посчитаем свою скромную роль лаборанта и осветителя исполненной". Такими словами заканчивается мой спектакль. Что к этому еще можно добавить?
- А вот эти "Крохотки" солженицынские - вы их про что читаете? Ведь очень часто автор вкладывает в произведение один смысл, а читатель считывает совершенно другое.
- Что вы, там все написано! В каждой "Крохотке" есть финальное предложение - неожиданный вывод, который делает Александр Исаевич. И который заставляет и читателя, и зрителя задуматься. Вот он начинает говорить про молнию, которая расколола дерево, а заканчивает словами: "Так и нас, иного: когда уже постигает удар кары-совести, то - черезо все нутро напрострел, и черезо всю жизнь вдоль. И кто еще остоится после того, а кто и нет". А дальше пусть каждый думает! "Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться! И день и ночь, и день и ночь!"
- А зачем душе трудиться? У нас вся идеология сегодня направлена на то, чтобы душа не только не трудилась, а вообще отмерла бы.
- Каждый по-своему отвечает за свое слово. Кто-то позволяет себе пошло и бездарно врать, я же стараюсь по мере сил трепетно относиться к словам. Ведь "с художника спросится", говорил Евгений Вахтангов. Все мы ответим за то, что делаем.
- Была в одной из ваших программ строчка: "Человечество хохочет, расставаясь со старьем".
- Вы поймите, я переводчик с авторского на зрительский! Я транслирую в зал то, что поэт Андрей Вознесенский предлагал в хрущевскую оттепель: "расстаться со старьем". Нас так в 60-е приучили: автор - главный! Вчитывайтесь. А потом уже добавляйте свое. И уже зритель пусть сам решает, что из этих воспоминаний сдать в архив, улыбнувшись, а о чем задуматься.
- Вот мы и задумались - о том, как, хохоча, расставались с Советским Союзом. А теперь, просмеявшись, прослезились.
- Те, кто рассуждает об этом, ходили в детский сад при советской власти. Они не помнят реальной жизни при этом строе. Поэтому и прослезились. Меня мутит от этой "ностальгии" по коммуналкам и парадам.
Но что я могу как-то исправить - спектаклями своими, - я делаю. Я пытаюсь людей повернуть лицом к великой русской литературе. И часто зрители меня после концерта спрашивают: "Неужели это все Гоголь написал? Не может быть!" И дальше звучит: "Неужели с того времени так ничего и не изменилось?"
- А самому-то страшно не становится, когда читаете вещи, написанные век назад, а они звучат актуально?
- Помогают строчки из Левитанского: да, "было-бывало, обошлось, миновало"… И если бы кто-нибудь в 1981 году, когда я много выступал с монологом по мотивам пьесы "Взрослая дочь молодого человека", сказал мне, что будет происходить летом 1991-го, когда мы ночью переулками пробирались к Белому дому, я бы решил, что разговариваю с сумасшедшим.
И все же... В конце каждого спектакля, особенно когда читаю Солженицына, я чувствую, как происходит взаимный обмен. Чтобы разбирать, что именно пытался сказать писатель, - на это надо очень сильно душой затратиться.
По-моему, у Михаила Чехова была такая фраза: "Если некое облако повиснет между зрительным залом и сценой, это и есть спектакль". Я благодарен Александру Исаевичу, что мне удается получить огромное удовольствие от чтения и передать это удовольствие зрителю, который пребывает в раздумье и получает от этих раздумий своеобразное удовольствие. Что они в состоянии еще что-то чувствовать и соображать.
- Почему зритель слышит вас?..
- Опять "почему?"!.. Не знаю! Это у него, у зрителя, надо спросить!
- Но спрошу у вас: почему зритель слышит Солженицына на ваших концертах, но сам он при жизни услышан не был?
- Прежде всего не надо забывать о том, что это были разные страны - та, в которой он написал "Один день Ивана Денисовича". Когда его высылали - это была вторая страна. Пока он жил в Америке, здесь сформировалась третья. Вернулся он в четвертую. А мы сейчас живем в пятой.
- И эта пятая оглохла?
- Анализом таким должны заниматься не мы с вами, а литературоведы и театроведы. "Круглый стол" организовать. Дискуссию. Теперь спросите: "Почему ее нет?" Отвечу: "Это не ко мне, это к организаторам подобных действ". Дальше спросите: "Смотрите ли вы подобные дискуссии?" Отвечаю: "Нет! Не смотрю".
- "Почему?" - спрошу я. Ведь в споре же рождается истина.
- Меня, студента физтеха по специальности "инженер-физик", научили, как в течение 10 секунд понять, с кем ты имеешь дело. Это система координат и ценностей, в которой ты живешь, или это разговоры совсем с другой планеты? Так вот, у меня нет точек соприкосновения с теми людьми, что ведут сегодня дискуссии по телевизору. Это же намного легче - вот так расплеваться легкими броскими словами, за которыми ничего не стоит. Они мне неинтересны. Мне интересны "Крохотки". Или Горький.
- 60-е годы дали мощнейший выброс искусства в абсолютно несвободной стране...
- Про это пишут тома, дорогая! Тома! Про траву, асфальт, который ей нужно было пробивать, и т. д.
- И где все это сегодня, в эпоху свободы?
- На Болотной!
- Не уверена! Что-то всплеска гениальных произведений после Болотной не случилось.
- Процесс идет! Но мне гораздо интереснее и важнее спектакли готовить. Так повернуть, чтоб зрители будто в первый раз слышат - и Гоголя, и Гамлета с его "Быть или не быть?.. Достойно ли смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье". Вот они это все и слушают, зрители. И думают, надеюсь. Из текста иногда такой глубиной дохнет - как из шахты. "На дне" Горького. Я читаю сейчас три монолога Сатина - собрал их вместе. "Уважать надо человека. Не обижать его жалостью... Уважать надо. Особливо же деток надо уважать... ребятишек! Деткам-то жить не мешайте... Деток уважьте!" Вот Александр Исаевич Солженицын уважал Человека. Поэтому я и буду читать его гениальные тексты в Большом зале Консерватории.
Досье
Александр Филиппенко родился в 1944 году в Москве. В 1967 году окончил Московский физико-технический институт, в 1974 оду - Театральное училище им. Щукина. Служил в Театре на Таганке, Театре им. Вахтангова. Женат.
По материалам "АиФ"
