Мы приводим отрывки из тех интервью, которые печатались в "МК", а также фрагменты бесед, которые в свое время не были опубликованы.   - Давайте вспомним ваше детство. Вы воспитанник детского дома...   - С мамой мы потерялись в самом начале войны, я оказался в детдоме. Когда началась война, я оказался в Башкирии, а мама осталась в оккупированном Смоленске. О моей судьбе она долгое время ничего не знала. Зато отчим, который воевал, поддерживал отношения с нашим детским домом. Когда Смоленск освободили, он связался с мамой и сообщил о моем местонахождении. Мама через своего знакомого кагэбэшника получила спецпропуск и приехала за мной. Когда она увидела меня, ужаснулась - я был страшным дистрофиком.   - В детдоме у вас произошел неприятный инцидент, связанный с вашей фамилией?   - Наша воспитательница была человеком очень "большого ума". Однажды на уроке она сказала: "В нашем классе учится Хайль - он еврей, Хабибулин - татарин и Хиль - немец". Почему она навесила на меня такой ярлык, до сих пор не могу понять. Ведь Хиль - белорусская фамилия. Представляете, как изменилось ко мне отношение одноклассников. Ведь шла война!   - Как позже складывались ваши отношения с министром культуры Фурцевой?   - Она дважды пыталась лишить меня ставки. В 1968 году я собирался выступить на концерте памяти моего приятеля. Перед выходом из дома раздался телефонный звонок. "Сегодня вы должны петь во Дворце съездов", - приказала Фурцева. Но я не мог не прийти на вечер памяти друга. Фурцева тогда страшно оскорбилась. Второй раз я с ней столкнулся на гастролях в Минводах. Я всегда неважно переносил авиаперелеты. Мне стало плохо и в тот раз. С‘ трапа самолета меня выводили под руки. Вдруг ко мне подошел какой-то человек и сообщил: "Вас ждет Фурцева на концерте". Какой, к черту, концерт, я даже передвигаться самостоятельно не мог! Пришлось проигнорировать приглашение. Екатерина Алексеевна лишила меня ставки на несколько месяцев.   - Вы общались с нашими генсеками?   - Однажды меня пригласили в Новороссийск. На стадионе состоялся концерт для членов Политбюро и генерального секретаря Леонида Брежнева. По окончании все отправились на банкет. Из эстрадников там присутствовали Лещенко, Ненашева, Шульженко и я. Меня попросили исполнить такую песню, чтобы ее слова подхватил весь зал. Я спел "Прощай, любимый город". Ее стал подпевать сам Леонид Ильич. После того праздника я получил очередное звание.   - Тогда были фонограммы?   - Какие фонограммы, о чем вы говорите? Нам приходилось работать на таких убогих площадках, где выходили из строя колонки, ломались микрофоны. Часто выключался свет, и мы выступали при свечах или керосиновой лампе. Пели под аккордеон, гармонь или гитару. Однажды я выступал в колонии строгого режима под Москвой. Неожиданно погас свет. Представляете весь ужас ситуации? Слава богу, ничего страшного не произошло. Принесли свечи, и я продолжил выступление. Очень сложно было петь в детской колонии для малолетних преступников и убийц. Вот где атмосфера царила гнетущая!   - Вы могли отказаться?   - Раньше это была обязаловка.   - Почему уехали работать за границу?   - Это было страшное время. Шел 1991 год. От меня тогда ничего не зависело. В "Ленконцерте" трудились порядка трех тысяч человек - режиссеры, композиторы, редакторы, балетная группа... И вдруг все это рухнуло. Нашлись люди, которые приватизировали это здание под частные концертные организации. Для меня никакой работы не осталось, и я отправился во Францию.   - Петь в ресторанах не было обидно?   - Мне обидно видеть ветерана Великой Отечественной войны, который просит милостыню, или голодного ребенка в метро. Конечно, это неприятно. Но в тот период все решали деньги, а не профессионализм. Многие эстрадники искали тогда заработка в других странах. На родине мы оказались выброшенными за борт.   - Вы выступали в одном из самых престижных ресторанов Парижа?   - Я выступал в парижском "Распутине". Это заведение действительно считалось элитным. Там собирались богатые аристократы. Хозяйка кабаре всегда поддерживала высокий уровень своего заведения - не позволяла исполнять блатные песни. В ресторане звучали исключительно русские романсы. Если кто-то из выступающих по просьбе клиентов затянул бы "Мурку", она могла лишить его заработка на несколько дней.   - Правда, что сам Франсуа Миттеран приходил послушать ваши песни?   - Нет, приходил его брат. Частыми гостями там были Евгений Евтушенко и Юрий Любимов. Также туда забегала Мирей Матье.   - Помимо зарплаты получали чаевые?   - Все свои чаевые я складывал в общую копилку, чем вызывал восхищение других музыкантов. Они не ожидали подобной честности от русского человека. Но чтобы за рубежом жить безбедно, необходимо очень много работать. В день надо было давать по два-три концерта, тогда еще можно выжить, а так... Честно говоря, в Париже я еле-еле сводил концы с концами.   - Еще надо было снимать жилье?   - Которое тоже стоило немалых денег. Правда, дважды мне наше посольство помогло решить квартирный вопрос.   - Но неужели ничего не удалось накопить за прежние годы работы?   - Почему же, на волне своей популярности я сколотил немалый капитал. Накопил семь тысяч рублей и положил на книжку. А потом грянул кризис, и все эти деньги превратились в бумажки.   - Неужели в России в начале 90-х вы не дали ни одного концерта?   - В России тоже удалось поработать, правда, в основном в провинции. Это напоминало ад - меня постоянно обманывали с гонораром, трудился практически бесплатно. Организаторы концертов выплачивали мне какой-то мизерный аванс, а потом куда-то исчезали. Это страшное дело. Знаете, со мной до сих пор подобные вещи происходят. Меня постоянно пытаются обмануть. Но когда после моей вынужденной эмиграции в Париж я снова оказался на родине, то окончательно понял: деньги в жизни не главное. Потому и передвигаюсь до сих пор на общественном транспорте. На машину не заработал.   - Вам никогда не предлагали переехать из Санкт-Петербурга в Москву?   - Первый раз это случилось в 1961 году после конкурса артистов эстрады. Потом такое предложения поступило после фестиваля в Сопоте. Но зачем мне в столице конкурировать со всеми устоявшимися идолами? Лучше я буду первым парнем на деревне здесь, в Питере.   - В столице крутятся другие деньги...   - А мне уже многого не надо. Счастье не в деньгах. Например, поход в ресторан для меня давно уже стал непозволительной роскошью. Скажем, один из последних юбилеев я отмечал в Театре музыкальной комедии. Городские власти выделили какие-то субсидии под это дело...   - Тем не менее на ваши юбилеи всегда собираются известные люди.   - Из тех, кто еще на слуху, - это Миша Боярский, Люда Сенчина, Эдита Пьеха...   - Президент вручил вам орден "За заслуги перед Отечеством" IV степени. К нему полагалась персональная пенсия?   - У меня пенсия как у обычного гражданина: до недавнего времени была пять тысяч рублей. Потом прибавили - стало десять. Но я ведь детдомовский, хуже уже ничего не будет.   - Как ездили в Кремль за орденом?   - Меня поразил сам Кремль - отделкой внутри помещений. И встречают внимательно. Не то что в обкоме в советские времена!   - Президент жал вам руку?   - Жал. А я ему историю рассказал про Юрия Гагарина. Много лет назад по просьбе космонавта я спел на закрытом концерте "Как хорошо быть генералом". Высшие военные чины обиделись: встали и ушли. Потому что в песне была такая ирония: вот генералом важным быть отлично, ничего не делаешь, деньги получаешь... Но юмор наши вояки не поняли, и за него меня наказали. Перестали показывать по телевизору, крутить по радио, стало меньше гастролей. Гагарин, к которому я обратился за помощью, пошел и спросил напрямую у министра обороны, почему Хиля зажимают. Ведь песня-то про итальянских военных. "А, так песня про НАТО? Тогда Хиля не наказывать, а награждать надо", - сказал министр. Меня тут же вернули в эфир. А Медведеву я сказал, что награда наконец-то нашла героя. Он смеялся.   - Я смотрела разные видеозаписи с вами и в том числе знаменитое "Тро-ло-ло". Вы везде довольно стильно одеты. Как удавалось хорошо выглядеть в дефицитные советские времена, да еще на скромные гонорары?   - Когда впервые приехал в Швецию, одному человеку подарил матрешку, а другому - сувенирный самоварчик. Мужчина был очень удивлен, спрашивал, что это за чудо. Я объяснил, что в России из самовара пьют чай. И он дал мне визитку, приглашая в свой магазин одежды. Я зашел и тут же купил галстук с рубашкой. Вдруг появился хозяин и замахал руками: нет, нет. Мне вернули деньги, а еще подарили шикарный костюм. Шведы знали, что в СССР ничего нет и все артисты бедные. Костюм потом произвел фурор на телевидении. Я был счастлив.   - Не обидно, что в связи с вашим юбилеем было меньше шумихи, чем недавно, когда эту песню растиражировали?   - Если честно, то нет. Растиражировали ведь не меня, а мой вокализ. Я спел его в далеком 1966 году. Благодаря Интернету и телевидению он получил второе рождение. В этом нет заслуги ни композитора, ни исполнителя. Сначала песня "Я очень рад, ведь я наконец возвращаюсь домой" была со словами. Но чиновникам не понравилось ее содержание. Тогда я решил, будет вокализ.   - Как удалось сохранить голос?   - Посоветую молодым певцам: ограничьте количество концертов. Два выступления в день равносильны убийству связок. Ведь голос - это живой инструмент. Чуть простыл, плохая погода или давление не то - и ты уже звучишь по-другому. А еще у меня специальное питание и режим. Ведь самое главное для голоса - сон. Я могу петь и холодный, и голодный. Но если не высплюсь, то все: голос не звучит.   - Хиля называют самым солнечным, счастливым человеком петербургской эстрады. Вы действительно так счастливы?   - Человеку дана жизнь для радости. И чтобы продолжить свой род. Увидеть себя в своих детях и внуках.