- Почему-то мне кажется, что в школе тебя любили одноклассники и учителя. Я уверен, ты был душой компании.
- Я очень плохо помню себя в школе. Я начал себя помнить курса со второго института- вот такое свойство памяти.
- А воспитание у тебя спартанское - в семь утра подъем, зарядка?
- Такого никогда не было. Родители, конечно, не воспитывали меня в духе японской школы, когда до пяти лет ребенку разрешают абсолютно всё, а после - уже нет. Я не могу сказать, что мне всё было дозволено, но я никогда не был под пятой. У нас в семье были обычные общечеловеческие законы, которые, думаю, были и в твоей.
- Олег, мне всегда было интересно, когда у тебя появились актерские приоритеты? Это школа, кружки или что-то другое? - Да ты понимаешь, какая штука, у меня ничего подобного не было, ни школ театральных, ничего. Сейчас понятно, я состоялся как артист, безусловно. Но я все равно считаю, что есть очень большое количество артистов намного лучше меня.
- Давай кокетство оставим в стороне. - Я как раз не кокетничаю. У меня, видимо, есть какое-то обаяние, что ли. Недавно прочитал интервью покойного Богдана Ступки. Так вот он говорил, что многие думают: актерство - это радость, а нет, актерство - мука. Вот для меня это мука всегдашняя: каждый выход на сцену, каждая роль - мука.
- Ты в последнее время почти не снимаешься в кино, с чем это связано? - Во-первых, ничего хорошего мне не предлагают. Но тебе я могу сказать, что недавно я снялся в фильме Коли Лебедева "Легенда № 17" о хоккеисте Валерии Харламове. Я играю тренера Анатолия Тарасова; как где-то написал Лебедев, это моя первая возрастная роль.
- С чем, Олег, я тебя и поздравляю! А Татьяна Анатольевна Тарасова знает о том, что ты играешь ее отца?
- Знает, она мне даже на какой-то встрече сказала, что нашла фотографию отца, на которой видно, что мы с ним похожи. А я говорю: "Татьяна Анатольевна, не может такого быть!"
- Интересно. У меня очень хорошая роль, замечательный Коля Лебедев, хороший Даня Козловский в роли Харламова… Меня единственное что пугает, так это то, что они так долго тянут, сейчас же осенью будет сорок лет этой суперсерии Канада - СССР. Я совершенно не собирался играть эту роль. Продюсер Леня Верещагин мне предложил, а я ему: "Лень, ты что, обалдел, где - я, а где - Тарасов?" Я прочитал сценарий, и он предложил мне другую роль. И тогда я, набравшись смелости, наглости, сказал: "Знаешь, там только одна роль - Тарасов, мне уже больше ничего другого не надо предлагать!"
- У Тарасова ведь очень драматичная судьба. - Понимаешь, фильм-то о Харламове. Сейчас я рассказываю эту историю, потому что я Тарасова играю. Но это роль второго плана, грубо говоря.
- То есть ты уже спокойно идешь на то, чтобы играть не главные роли? - Ты знаешь, она такая клевая.
- Скажи, а это правда, что ты отказался сниматься у Никиты Михалкова в "Двенадцати", потому что он хотел, чтобы ты наголо подстригся? - Нет конечно, глупости всё это. Я отказался сниматься у горячо мною любимого Никиты Сергеевича, потому что мне с самого начала не понравился сценарий. Мне не понравилась ни роль, которую мне предложили, ни тема. И я не стал это скрывать. А Михалков мне сказал: "Старик, ну не понравилось - не снимайся!" Сначала я согласился, а потом понял, что будет хуже, если я откажусь после нескольких съемочных дней. И я отказался за три-четыре дня до начала съемок.
- Олег, мне вообще кажется, что ты человек внутренне очень свободный, раскрепощенный. Мне это в тебе нравится. Скажи, это воспитание, гены?
- Наверное. Меня где-то спросили, что я в себе больше всего ценю. Так вот- свободу. Я не столько свободен, сколько за эту свободу борюсь. Как только я понимаю, что кто-то или что-то покушается на мою свободу, я объявляю войну.
- Олег, я прекрасно помню то время, когда ты работал в Театре Советской армии. Я даже помню, ты делал мне пропуск на спектакль "Идиот", где играл Ганю Иволгина.
- Это была моя любимая роль.
- Правда? - Во-первых, многое было связано с Юрием Ивановичем Ереминым, руководителем театра. Как-то он взял меня за руку и повел. Я имею в виду - в профессиональном театре. Когда я играл эту роль, случилось то, из-за чего в профессии и стоит находиться. На одном спектакле, играя Ганечку, я вдруг понял, что говорю не я, это не мой голос, не мое тело. Такое состояние длилось секунды три. Я сказал какую-то фразу, и у меня аж мурашки по телу пошли, потому что я понял, что что-то такое произошло. Вот это первый раз со мной случилось, когда я играл Ганечку, поэтому я так эту роль полюбил. Я даже сейчас не понимаю, что это было такое.
- У тебя всё замечательно складывалось в Театре армии, а ты из него ушел. Кто-то покусился на твою свободу? - Нет. Понимаешь, когда ты долго работаешь в одном коллективе, у тебя размываются критерии. У тебя могут быть какие-то победы, но вот эти твои победы уже не являются победами для искусства. Да, ты для себя можешь совершить подвиг, только в искусстве его никто не заметит. Для себя ты, возможно, очень сильно вырос, а для людей, которые пришли в театр… Они этого роста и не заметили. Я прекрасно понимаю Валентина Иосифовича Гафта, который сменил пять театров. Я в принципе тоже пять театров поменял. Мне кажется, это правильно, но это очень сложно: и уходить сложно, и к чему-то новому привыкать непросто. Но делать это необходимо для того, чтобы сберечь свой внутренний театральный, творческий, индивидуальный мир.
- Не так давно ты возглавил государственный Театр имени Ермоловой…
- …чтобы разрушать его изнутри. (Улыбается.)
- Прекрасно звучит! То есть ты, Меньшиков, оказывается, еще и революционер по натуре. - В общем да. Вадим, я снял из репертуара двадцать четыре названия из двадцати восьми. Сейчас многие говорят, что это гениальный ход - мол, он сжег все мосты. А когда я это делал, у меня и мыслей таких не было. Я понимал, что поступаю правильно, и если бы мне сказали, что так делать нельзя, я бы ушел.
- Подожди, ты снял двадцать четыре названия, в театре осталось четыре. Что дальше? Спектакли же должны идти каждый день. - Будут идти спектакли моего "Театрального товарищества". Я же не могу играть их на сцене Театра имени Моссовета, если стал художественным руководителем Театра имени Ермоловой.
- Понятно, теперь это Театр имени Ермоловой тире имени Олега Меньшикова. Так? - Секунду! Я всё делаю для того, чтобы вернуть театру нужного, правильного, хорошего зрителя. Для того чтобы не треть зала рядом с Кремлем была заполнена… Смотри, как получается: приглашаешь в театр звезд - плохо, не зовешь, говорят, что он хочет один солировать.
- Сейчас, понятно, будут идти на Меньшикова. А что делать остальным бедным актерам? - Бедные актеры! У меня сейчас висит пять распределений ролей в новых спектаклях, приеду- повешу еще четыре. В ноябре мы открываем сезон спектаклем "Самая маленькая драма" по Чехову, ставит Радик Овчинников, а играть будут Валентин Иосифович Гафт и Владимир Алексеевич Андреев, бывший художественный руководитель театра. Женя Каменькович выпускает "Язычников" по пьесе Анны Яблонской, скандальная пьеса с матом, с проблемами…
- До своего нового назначения ты, как я понимаю, работал в очень спокойном режиме. Я знаю, что ты репетировал в своем "Товариществе" "Сильву", потом тебе это надоело, и ты репетировать перестал.
- Всё совсем не так. Я не репетировал "Сильву". Егор Дружинин уже поставил номер "Красотки кабаре", а потом я слег с перитонитом. Мне на полгода запретили любую физическую нагрузку. Я только из-за этого прекратил.
- Как же ты себя до такого состояния довел, Олег? - Мне врачи сказали, что у меня заниженный болевой порог, я вообще боли не чувствовал. Настька (супруга Меньшикова- актриса Анастасия Чернова. - Прим. OK!) меня спасла, она как-то стала трогать живот, а он как барабан. Меня мутит, я понимаю, что мне плохо, но вроде ничего не болит. Она вызвала скорую. Ты же знаешь, как мы все: не смей, сейчас все пройдет, какая скорая! Она не послушала и вызвала, а врачи сказали, что еще бы минут тридцать-сорок - и всё, кранты. Четыре часа Настя сидела около - хотел сказать гримерной - операционной. Я единственное, что помню, - не могу идти по коридору от боли. У меня было только одно желание: чтобы мне поскорее сделали укол. Мне уже было наплевать, проснусь я или нет, только уколите, чтобы я уже ничего не чувствовал.
- Невероятно, Олег. Я же ничего об этом не знал. После того что случилось, у тебя произошла какая-то переоценка ценностей? Ведь ты фактически с того света вернулся. - У меня появились какие-то новые силы. Вот как сейчас с театром, вроде бы ты говоришь, такая размеренная у меня была жизнь, а сейчас мне суток не хватает, мне не хочется ложиться, думаю, быстрей бы ночь прошла. У меня такого давно не было. Если я в Москве, то приезжаю в театр к десяти- десяти тридцати. Такого вообще у меня никогда не было.
- Ты жаворонок?
- С годами я стал вставать рано. Но мне хочется это делать! Понимаешь, я хожу по театру, что-то придумываю. У меня нашлось столько друзей, которые готовы помогать. Сейчас мне делают фойе, зрительный зал, гримерные, служебный буфет. Департамент культуры помогает, Сергей Капков. Но в нашем государстве существовать очень сложно, такое у нас количество бумажек и подписей- сдохнуть можно! Но меня приняли…
- Актеры? - Да. Я вообще собрал даже не труппу, а сделал такое собрание коллектива театра. Те изменения, которые я предлагал, касались и касаются не только труппы, а всего театра. Послушай, в театре не было компьютерной продажи билетов. Ты можешь себе представить, в двенадцатом году двадцать первого века! Там продавали билеты по театральной книжке...
- А вот в этом, кстати, есть какая-то трогательность. Олег, я очень рад, что у тебя открылось новое дыхание. Смотрю, как ты об этом говоришь - у тебя глаза горят. Мы сейчас с тобой в Лондоне, ты же в свое время тут играл в спектакле с Ванессой Редгрейв. Ты даже получил премию Лоуренса Оливье, что для российского актера- случай уникальный. Ты играл Сергея Есенина, она- Айседору Дункан. Сколько времени это длилось? - Из Москвы я уехал, кажется, в мае, а вернулся в декабре, перед католическим Рождеством.
- Сколько тебе лет было? - Мне было еще мало- мне было тридцать.. Я был тогда еще наглым. Я сказал, что у меня есть спектакль "Калигула", хотите - приходите, а я никуда не пойду. И они пришли, Вадим. Ты знаешь, не стоит ни под кого подстраиваться, кому надо - сами подстроятся. Я сказал, приходите, и они пришли - режиссер, драматург и Ванесса Редгрейв.
- Ты полгода работал в Лондоне. Была эйфория, были мысли, а, может, ну ее Москву... попробую в Европе, а потом, быть может, и в Голливуд?
- Ты знаешь, никогда у меня таких желаний с Голливудом не было. Я не вижу ни одного примера успешной карьеры русских артистов там. Когда в августе был путч, я как раз был здесь, в Лондоне- играл спектакли. Мне тогда в посольстве Великобритании предложили получить гражданство. Сейчас у меня могло быть два паспорта.
- Неужели ты сам отказался? - Отказался, Вадим, отказался.
- Уникальная история! - Сейчас бы я, не сомневаясь ни секунды, согласился. Ты знаешь, я вот ходил, Настьке показывал театр, где я играл Есенина, и думал: действительно больше полугода в Лондоне прожил, город стал для меня почти родным, а у меня здесь даже друзья не появились.
- У тебя же потом был великолепный опыт с еще одной зарубежной звездой - Катрин Денев, с которой ты снимался в картине "Восток - Запад". У вас с ней было какое-то общение за кадром? - Ничего такого не было. Смотри, мы с тобой оба по-русски разговариваем, и нам хорошо. А мне надо было играть на другом языке и отвечать за то, что я делал. Они удивлялись, а почему это Олег с нами не общается. А потому что Олег текст для завтрашней сцены учит.
- Это ужасное ощущение, когда ты понимаешь, что можешь забыть текст. Это же не твой родной язык. У тебя такие страхи бывают?
- Конечно. Когда играю на другом языке. На своем-то, господи, это мы уж как-нибудь вывернемся. А я же привык быть победителем, понимаешь! Как это так- я текст забуду! Такого быть не может. Но этот период работы с Катрин Денев и с Сандрин Боннер в "Восток - Запад", когда я играл на французском, стоил мне язвы, бессонных ночей.
- Олег, мне очень дорого то, что ты сейчас говоришь. Потому что ты производишь впечатление абсолютного победителя, счастливчика, у которого всегда всё хорошо.
- А у меня всё хорошо. Всё, о чем я рассказываю тебе,- в прошлом, это не считается. Сейчас всё уже гораздо лучше.
- Олег, мне очень любопытно вот что. Ты окончил Щепкинское училище. Обычно туда поступают те, кого не принимают в Школу-студию МХАТ, Щукинское училище или в ГИТИС. Неужели и у тебя так было? - Нет, у меня было не так. Я поступал только в Щепкинское. Я пришел, а Владимир Багратович Монахов спросил меня, буду ли я еще куда-то подавать документы. Я сказал, что еще никуда не подавал, но собираюсь, естественно, везде. А он говорит: "Никуда не подавайте - я вас беру!" И взял меня сразу на третий тур, а уже на следующий день я принес документы. Никуда больше не пошел. Чего мне ходить? Я показы ненавидел, как я ненавижу это: "А давайте басню, давайте прозу"… А потом, уже после училища, был Малый театр, что для молодого артиста тоже не бог весть какая находка, но мне Михаил Иванович Царев сказал: "Я вас беру" - и всё. Меня Петр Наумович Фоменко звал к себе в Питер. Ну куда я в Питер? Фоменко тогда был в Театре комедии, он мне говорил: "Олегушка, вот вам моя визитная карточка, я понимаю, что вы никуда не поедете, но на всякий случай". Но вот потом бог свел. Встретились на "Калигуле". Я тогда и остался в Малом театре только потому, что ненавидел вот это "Спасибо большое. Следующий отрывок". Мне кажется, это так унизительно. А с другой стороны, сейчас, будучи художественным руководителем театра, я понимаю, что на показах артиста сразу видно. - Ты уже взял кого-то в театр? - Ты знаешь, я не буду брать по принципу до кучи, просто потому, что человек талантливый. Если есть конкретная работа - возьму. Зачем мне брать человека, если мне ему нечего предложить? Зачем мне эта ответственность, артисту же расти надо…
- Скажи, и все-таки почему ты в актеры решил пойти? - Ты знаешь, я обожал оперетту и обожаю до сих пор.
- Поэтому все-таки будешь "Сильву" ставить? - Конечно. Я это все знаю наизусть. К нам пришел аранжировщик, и он смотрел на меня такими слегка удивленными глазами. Я спрашиваю, что такое? А он говорит: "Вы так "Сильву" знаете, я ее так не знаю, как вы".
- Вот ты любил оперетту, так почему же не пошел в музыкальный вуз? - Потому что это был единственный раз, когда моя мама сказала: "Ты пойдешь на оперетту только через мой труп!"
- Олег, я прекрасно помню вечер дома у Галины Борисовны Волчек, мы там были вместе после премьеры фильма Дениса Евстигнеева "Лимита". На часах два-три ночи, а ты взял в руки гитару и начал петь… - Там не я один пел, все пели. Петь я любил, сейчас я, правда, в компаниях больше этого не делаю. Но ты приходи посмотреть наш "Духовой оркестр" в Театр Ермоловой, я пою Вертинского, Утесова. Ты знаешь, вот опять-таки что влекло в актерство - мы же любим нравиться. А тут ты понимаешь, что делаешь то, что у тебя хорошо получается, понимаешь, что на тебя смотрят, на тебя обращают внимание.
- Ты говоришь, что в компаниях больше не поешь. Почему? - Потому что мне уже не тридцать, и не сорок. Уже нет такого желания страшного нравиться. То есть что я хочу сказать, желание - есть, просто ты уже меньше сил на это тратишь. Тогда ты должен был существовать в каком-то режиме доказательства. Сейчас этот режим уже вычеркнут.
- Не так давно тебе исполнилось пятьдесят. Тебя эта цифра убила наповал? - Она убила, во-первых, хлопотами. Мне всё время говорили: "Ты понимаешь, пятьдесят лет бывает один раз", а я говорил: "Да и сорок девять тоже один раз в жизни бывает". Есть немножечко несоответствие, я себя как-то несуразно с этой цифрой ощущаю.
- А на сколько лет ты себя ощущаешь? - Знаешь, я бы вообще все цифры отменил. Цифры нас к чему-то обязывают, а вот мне неохота быть ничему обязанным - пусть даже возрасту. Только очень близким людям можно быть обязанным, а все остальное так, шелуха.
- Скажи, тебя критика из колеи выбивает? - Нет. То же самое было с Фандориным. Я не могу отвечать за картину, но за свои роли я в ответе. И вот если бы я снова должен был их играть, то играл бы точно так же… Вот так я представляю и Фандорина, и Бендера.
- Немного скучноватыми и без энергии? Но ведь Остап Бендер - это же такой фейерверк! - Ничего подобного! "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок"- это два разных Бендера, это два разных человека. В "Двенадцати стульях"- он абсолютная шпана, такой бандюга, а в "Золотом теленке"…
- Олег, моя первая рецензия, еще в студенчестве, была на твой дипломный спектакль "Лестница славы" в газете "Московский комсомолец". Там вообще, насколько я знаю, впервые было упомянуто про Меньшикова. Для меня это очень ценно.
- Я даже хотел "Лестницу славы" включить в репертуар. Но что-то не решился.
- Скажи, тебе было тогда приятно, что про тебя, студента четвертого курса, написали? - Тогда, конечно.
- Какой-то неизвестный Верник написал про тебя рецензию. - Слушай, "неизвестный Верник", я тебя умоляю. Тогда было полторы газеты, каждая рецензия была на вес золота. Тогда их было очень мало, и, естественно, все запоминались.
- А ты сам тогда был готов подниматься по этой лестнице славы, не стремительно, а постепенно? - Наверное да. Но я тогда об этом не думал. Правда, никакой программы не было. Я знаю только, что никогда не делал то, чего не хотел. А если и делал, то еще сильнее убеждал себя: ты, Олег, делай только то, что хочешь, чтобы потом не получать по мозгам.
По материалам ОК!
- Я очень плохо помню себя в школе. Я начал себя помнить курса со второго института- вот такое свойство памяти.
- А воспитание у тебя спартанское - в семь утра подъем, зарядка?
- Такого никогда не было. Родители, конечно, не воспитывали меня в духе японской школы, когда до пяти лет ребенку разрешают абсолютно всё, а после - уже нет. Я не могу сказать, что мне всё было дозволено, но я никогда не был под пятой. У нас в семье были обычные общечеловеческие законы, которые, думаю, были и в твоей.
- Олег, мне всегда было интересно, когда у тебя появились актерские приоритеты? Это школа, кружки или что-то другое? - Да ты понимаешь, какая штука, у меня ничего подобного не было, ни школ театральных, ничего. Сейчас понятно, я состоялся как артист, безусловно. Но я все равно считаю, что есть очень большое количество артистов намного лучше меня.
- Давай кокетство оставим в стороне. - Я как раз не кокетничаю. У меня, видимо, есть какое-то обаяние, что ли. Недавно прочитал интервью покойного Богдана Ступки. Так вот он говорил, что многие думают: актерство - это радость, а нет, актерство - мука. Вот для меня это мука всегдашняя: каждый выход на сцену, каждая роль - мука.
- Ты в последнее время почти не снимаешься в кино, с чем это связано? - Во-первых, ничего хорошего мне не предлагают. Но тебе я могу сказать, что недавно я снялся в фильме Коли Лебедева "Легенда № 17" о хоккеисте Валерии Харламове. Я играю тренера Анатолия Тарасова; как где-то написал Лебедев, это моя первая возрастная роль.
- С чем, Олег, я тебя и поздравляю! А Татьяна Анатольевна Тарасова знает о том, что ты играешь ее отца?
- Знает, она мне даже на какой-то встрече сказала, что нашла фотографию отца, на которой видно, что мы с ним похожи. А я говорю: "Татьяна Анатольевна, не может такого быть!"
- Интересно. У меня очень хорошая роль, замечательный Коля Лебедев, хороший Даня Козловский в роли Харламова… Меня единственное что пугает, так это то, что они так долго тянут, сейчас же осенью будет сорок лет этой суперсерии Канада - СССР. Я совершенно не собирался играть эту роль. Продюсер Леня Верещагин мне предложил, а я ему: "Лень, ты что, обалдел, где - я, а где - Тарасов?" Я прочитал сценарий, и он предложил мне другую роль. И тогда я, набравшись смелости, наглости, сказал: "Знаешь, там только одна роль - Тарасов, мне уже больше ничего другого не надо предлагать!"
- У Тарасова ведь очень драматичная судьба. - Понимаешь, фильм-то о Харламове. Сейчас я рассказываю эту историю, потому что я Тарасова играю. Но это роль второго плана, грубо говоря.
- То есть ты уже спокойно идешь на то, чтобы играть не главные роли? - Ты знаешь, она такая клевая.
- Скажи, а это правда, что ты отказался сниматься у Никиты Михалкова в "Двенадцати", потому что он хотел, чтобы ты наголо подстригся? - Нет конечно, глупости всё это. Я отказался сниматься у горячо мною любимого Никиты Сергеевича, потому что мне с самого начала не понравился сценарий. Мне не понравилась ни роль, которую мне предложили, ни тема. И я не стал это скрывать. А Михалков мне сказал: "Старик, ну не понравилось - не снимайся!" Сначала я согласился, а потом понял, что будет хуже, если я откажусь после нескольких съемочных дней. И я отказался за три-четыре дня до начала съемок.
- Олег, мне вообще кажется, что ты человек внутренне очень свободный, раскрепощенный. Мне это в тебе нравится. Скажи, это воспитание, гены?
- Наверное. Меня где-то спросили, что я в себе больше всего ценю. Так вот- свободу. Я не столько свободен, сколько за эту свободу борюсь. Как только я понимаю, что кто-то или что-то покушается на мою свободу, я объявляю войну.
- Олег, я прекрасно помню то время, когда ты работал в Театре Советской армии. Я даже помню, ты делал мне пропуск на спектакль "Идиот", где играл Ганю Иволгина.
- Это была моя любимая роль.
- Правда? - Во-первых, многое было связано с Юрием Ивановичем Ереминым, руководителем театра. Как-то он взял меня за руку и повел. Я имею в виду - в профессиональном театре. Когда я играл эту роль, случилось то, из-за чего в профессии и стоит находиться. На одном спектакле, играя Ганечку, я вдруг понял, что говорю не я, это не мой голос, не мое тело. Такое состояние длилось секунды три. Я сказал какую-то фразу, и у меня аж мурашки по телу пошли, потому что я понял, что что-то такое произошло. Вот это первый раз со мной случилось, когда я играл Ганечку, поэтому я так эту роль полюбил. Я даже сейчас не понимаю, что это было такое.
- У тебя всё замечательно складывалось в Театре армии, а ты из него ушел. Кто-то покусился на твою свободу? - Нет. Понимаешь, когда ты долго работаешь в одном коллективе, у тебя размываются критерии. У тебя могут быть какие-то победы, но вот эти твои победы уже не являются победами для искусства. Да, ты для себя можешь совершить подвиг, только в искусстве его никто не заметит. Для себя ты, возможно, очень сильно вырос, а для людей, которые пришли в театр… Они этого роста и не заметили. Я прекрасно понимаю Валентина Иосифовича Гафта, который сменил пять театров. Я в принципе тоже пять театров поменял. Мне кажется, это правильно, но это очень сложно: и уходить сложно, и к чему-то новому привыкать непросто. Но делать это необходимо для того, чтобы сберечь свой внутренний театральный, творческий, индивидуальный мир.
- Не так давно ты возглавил государственный Театр имени Ермоловой…
- …чтобы разрушать его изнутри. (Улыбается.)
- Прекрасно звучит! То есть ты, Меньшиков, оказывается, еще и революционер по натуре. - В общем да. Вадим, я снял из репертуара двадцать четыре названия из двадцати восьми. Сейчас многие говорят, что это гениальный ход - мол, он сжег все мосты. А когда я это делал, у меня и мыслей таких не было. Я понимал, что поступаю правильно, и если бы мне сказали, что так делать нельзя, я бы ушел.
- Подожди, ты снял двадцать четыре названия, в театре осталось четыре. Что дальше? Спектакли же должны идти каждый день. - Будут идти спектакли моего "Театрального товарищества". Я же не могу играть их на сцене Театра имени Моссовета, если стал художественным руководителем Театра имени Ермоловой.
- Понятно, теперь это Театр имени Ермоловой тире имени Олега Меньшикова. Так? - Секунду! Я всё делаю для того, чтобы вернуть театру нужного, правильного, хорошего зрителя. Для того чтобы не треть зала рядом с Кремлем была заполнена… Смотри, как получается: приглашаешь в театр звезд - плохо, не зовешь, говорят, что он хочет один солировать.
- Сейчас, понятно, будут идти на Меньшикова. А что делать остальным бедным актерам? - Бедные актеры! У меня сейчас висит пять распределений ролей в новых спектаклях, приеду- повешу еще четыре. В ноябре мы открываем сезон спектаклем "Самая маленькая драма" по Чехову, ставит Радик Овчинников, а играть будут Валентин Иосифович Гафт и Владимир Алексеевич Андреев, бывший художественный руководитель театра. Женя Каменькович выпускает "Язычников" по пьесе Анны Яблонской, скандальная пьеса с матом, с проблемами…
- До своего нового назначения ты, как я понимаю, работал в очень спокойном режиме. Я знаю, что ты репетировал в своем "Товариществе" "Сильву", потом тебе это надоело, и ты репетировать перестал.
- Всё совсем не так. Я не репетировал "Сильву". Егор Дружинин уже поставил номер "Красотки кабаре", а потом я слег с перитонитом. Мне на полгода запретили любую физическую нагрузку. Я только из-за этого прекратил.
- Как же ты себя до такого состояния довел, Олег? - Мне врачи сказали, что у меня заниженный болевой порог, я вообще боли не чувствовал. Настька (супруга Меньшикова- актриса Анастасия Чернова. - Прим. OK!) меня спасла, она как-то стала трогать живот, а он как барабан. Меня мутит, я понимаю, что мне плохо, но вроде ничего не болит. Она вызвала скорую. Ты же знаешь, как мы все: не смей, сейчас все пройдет, какая скорая! Она не послушала и вызвала, а врачи сказали, что еще бы минут тридцать-сорок - и всё, кранты. Четыре часа Настя сидела около - хотел сказать гримерной - операционной. Я единственное, что помню, - не могу идти по коридору от боли. У меня было только одно желание: чтобы мне поскорее сделали укол. Мне уже было наплевать, проснусь я или нет, только уколите, чтобы я уже ничего не чувствовал.
- Невероятно, Олег. Я же ничего об этом не знал. После того что случилось, у тебя произошла какая-то переоценка ценностей? Ведь ты фактически с того света вернулся. - У меня появились какие-то новые силы. Вот как сейчас с театром, вроде бы ты говоришь, такая размеренная у меня была жизнь, а сейчас мне суток не хватает, мне не хочется ложиться, думаю, быстрей бы ночь прошла. У меня такого давно не было. Если я в Москве, то приезжаю в театр к десяти- десяти тридцати. Такого вообще у меня никогда не было.
- Ты жаворонок?
- С годами я стал вставать рано. Но мне хочется это делать! Понимаешь, я хожу по театру, что-то придумываю. У меня нашлось столько друзей, которые готовы помогать. Сейчас мне делают фойе, зрительный зал, гримерные, служебный буфет. Департамент культуры помогает, Сергей Капков. Но в нашем государстве существовать очень сложно, такое у нас количество бумажек и подписей- сдохнуть можно! Но меня приняли…
- Актеры? - Да. Я вообще собрал даже не труппу, а сделал такое собрание коллектива театра. Те изменения, которые я предлагал, касались и касаются не только труппы, а всего театра. Послушай, в театре не было компьютерной продажи билетов. Ты можешь себе представить, в двенадцатом году двадцать первого века! Там продавали билеты по театральной книжке...
- А вот в этом, кстати, есть какая-то трогательность. Олег, я очень рад, что у тебя открылось новое дыхание. Смотрю, как ты об этом говоришь - у тебя глаза горят. Мы сейчас с тобой в Лондоне, ты же в свое время тут играл в спектакле с Ванессой Редгрейв. Ты даже получил премию Лоуренса Оливье, что для российского актера- случай уникальный. Ты играл Сергея Есенина, она- Айседору Дункан. Сколько времени это длилось? - Из Москвы я уехал, кажется, в мае, а вернулся в декабре, перед католическим Рождеством.
- Сколько тебе лет было? - Мне было еще мало- мне было тридцать.. Я был тогда еще наглым. Я сказал, что у меня есть спектакль "Калигула", хотите - приходите, а я никуда не пойду. И они пришли, Вадим. Ты знаешь, не стоит ни под кого подстраиваться, кому надо - сами подстроятся. Я сказал, приходите, и они пришли - режиссер, драматург и Ванесса Редгрейв.
- Ты полгода работал в Лондоне. Была эйфория, были мысли, а, может, ну ее Москву... попробую в Европе, а потом, быть может, и в Голливуд?
- Ты знаешь, никогда у меня таких желаний с Голливудом не было. Я не вижу ни одного примера успешной карьеры русских артистов там. Когда в августе был путч, я как раз был здесь, в Лондоне- играл спектакли. Мне тогда в посольстве Великобритании предложили получить гражданство. Сейчас у меня могло быть два паспорта.
- Неужели ты сам отказался? - Отказался, Вадим, отказался.
- Уникальная история! - Сейчас бы я, не сомневаясь ни секунды, согласился. Ты знаешь, я вот ходил, Настьке показывал театр, где я играл Есенина, и думал: действительно больше полугода в Лондоне прожил, город стал для меня почти родным, а у меня здесь даже друзья не появились.
- У тебя же потом был великолепный опыт с еще одной зарубежной звездой - Катрин Денев, с которой ты снимался в картине "Восток - Запад". У вас с ней было какое-то общение за кадром? - Ничего такого не было. Смотри, мы с тобой оба по-русски разговариваем, и нам хорошо. А мне надо было играть на другом языке и отвечать за то, что я делал. Они удивлялись, а почему это Олег с нами не общается. А потому что Олег текст для завтрашней сцены учит.
- Это ужасное ощущение, когда ты понимаешь, что можешь забыть текст. Это же не твой родной язык. У тебя такие страхи бывают?
- Конечно. Когда играю на другом языке. На своем-то, господи, это мы уж как-нибудь вывернемся. А я же привык быть победителем, понимаешь! Как это так- я текст забуду! Такого быть не может. Но этот период работы с Катрин Денев и с Сандрин Боннер в "Восток - Запад", когда я играл на французском, стоил мне язвы, бессонных ночей.
- Олег, мне очень дорого то, что ты сейчас говоришь. Потому что ты производишь впечатление абсолютного победителя, счастливчика, у которого всегда всё хорошо.
- А у меня всё хорошо. Всё, о чем я рассказываю тебе,- в прошлом, это не считается. Сейчас всё уже гораздо лучше.
- Олег, мне очень любопытно вот что. Ты окончил Щепкинское училище. Обычно туда поступают те, кого не принимают в Школу-студию МХАТ, Щукинское училище или в ГИТИС. Неужели и у тебя так было? - Нет, у меня было не так. Я поступал только в Щепкинское. Я пришел, а Владимир Багратович Монахов спросил меня, буду ли я еще куда-то подавать документы. Я сказал, что еще никуда не подавал, но собираюсь, естественно, везде. А он говорит: "Никуда не подавайте - я вас беру!" И взял меня сразу на третий тур, а уже на следующий день я принес документы. Никуда больше не пошел. Чего мне ходить? Я показы ненавидел, как я ненавижу это: "А давайте басню, давайте прозу"… А потом, уже после училища, был Малый театр, что для молодого артиста тоже не бог весть какая находка, но мне Михаил Иванович Царев сказал: "Я вас беру" - и всё. Меня Петр Наумович Фоменко звал к себе в Питер. Ну куда я в Питер? Фоменко тогда был в Театре комедии, он мне говорил: "Олегушка, вот вам моя визитная карточка, я понимаю, что вы никуда не поедете, но на всякий случай". Но вот потом бог свел. Встретились на "Калигуле". Я тогда и остался в Малом театре только потому, что ненавидел вот это "Спасибо большое. Следующий отрывок". Мне кажется, это так унизительно. А с другой стороны, сейчас, будучи художественным руководителем театра, я понимаю, что на показах артиста сразу видно. - Ты уже взял кого-то в театр? - Ты знаешь, я не буду брать по принципу до кучи, просто потому, что человек талантливый. Если есть конкретная работа - возьму. Зачем мне брать человека, если мне ему нечего предложить? Зачем мне эта ответственность, артисту же расти надо…
- Скажи, и все-таки почему ты в актеры решил пойти? - Ты знаешь, я обожал оперетту и обожаю до сих пор.
- Поэтому все-таки будешь "Сильву" ставить? - Конечно. Я это все знаю наизусть. К нам пришел аранжировщик, и он смотрел на меня такими слегка удивленными глазами. Я спрашиваю, что такое? А он говорит: "Вы так "Сильву" знаете, я ее так не знаю, как вы".
- Вот ты любил оперетту, так почему же не пошел в музыкальный вуз? - Потому что это был единственный раз, когда моя мама сказала: "Ты пойдешь на оперетту только через мой труп!"
- Олег, я прекрасно помню вечер дома у Галины Борисовны Волчек, мы там были вместе после премьеры фильма Дениса Евстигнеева "Лимита". На часах два-три ночи, а ты взял в руки гитару и начал петь… - Там не я один пел, все пели. Петь я любил, сейчас я, правда, в компаниях больше этого не делаю. Но ты приходи посмотреть наш "Духовой оркестр" в Театр Ермоловой, я пою Вертинского, Утесова. Ты знаешь, вот опять-таки что влекло в актерство - мы же любим нравиться. А тут ты понимаешь, что делаешь то, что у тебя хорошо получается, понимаешь, что на тебя смотрят, на тебя обращают внимание.
- Ты говоришь, что в компаниях больше не поешь. Почему? - Потому что мне уже не тридцать, и не сорок. Уже нет такого желания страшного нравиться. То есть что я хочу сказать, желание - есть, просто ты уже меньше сил на это тратишь. Тогда ты должен был существовать в каком-то режиме доказательства. Сейчас этот режим уже вычеркнут.
- Не так давно тебе исполнилось пятьдесят. Тебя эта цифра убила наповал? - Она убила, во-первых, хлопотами. Мне всё время говорили: "Ты понимаешь, пятьдесят лет бывает один раз", а я говорил: "Да и сорок девять тоже один раз в жизни бывает". Есть немножечко несоответствие, я себя как-то несуразно с этой цифрой ощущаю.
- А на сколько лет ты себя ощущаешь? - Знаешь, я бы вообще все цифры отменил. Цифры нас к чему-то обязывают, а вот мне неохота быть ничему обязанным - пусть даже возрасту. Только очень близким людям можно быть обязанным, а все остальное так, шелуха.
- Скажи, тебя критика из колеи выбивает? - Нет. То же самое было с Фандориным. Я не могу отвечать за картину, но за свои роли я в ответе. И вот если бы я снова должен был их играть, то играл бы точно так же… Вот так я представляю и Фандорина, и Бендера.
- Немного скучноватыми и без энергии? Но ведь Остап Бендер - это же такой фейерверк! - Ничего подобного! "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок"- это два разных Бендера, это два разных человека. В "Двенадцати стульях"- он абсолютная шпана, такой бандюга, а в "Золотом теленке"…
- Олег, моя первая рецензия, еще в студенчестве, была на твой дипломный спектакль "Лестница славы" в газете "Московский комсомолец". Там вообще, насколько я знаю, впервые было упомянуто про Меньшикова. Для меня это очень ценно.
- Я даже хотел "Лестницу славы" включить в репертуар. Но что-то не решился.
- Скажи, тебе было тогда приятно, что про тебя, студента четвертого курса, написали? - Тогда, конечно.
- Какой-то неизвестный Верник написал про тебя рецензию. - Слушай, "неизвестный Верник", я тебя умоляю. Тогда было полторы газеты, каждая рецензия была на вес золота. Тогда их было очень мало, и, естественно, все запоминались.
- А ты сам тогда был готов подниматься по этой лестнице славы, не стремительно, а постепенно? - Наверное да. Но я тогда об этом не думал. Правда, никакой программы не было. Я знаю только, что никогда не делал то, чего не хотел. А если и делал, то еще сильнее убеждал себя: ты, Олег, делай только то, что хочешь, чтобы потом не получать по мозгам.
По материалам ОК!
